Княгиня вне закона (Наталья Шереметевская)
В этой истории все есть: роковые совпадения, именитые имена, трагические происшествия. И естественно, роковая кросотка — героиня истории, дама начала века, та, которая могла бы стать последней российской царицей. В октябре Одна тыща девятьсот двенадцать г. вся российская скрытая агентура во Франции, Германии и Австрии сбилась с ног, получив из Петербурга серьезный приказ ни под каким видом не упускать из поля зрения некоторую особу, только-только прибывшую в Европу из Рф, а в случае необходимости – арестовать и препроводить в Россию. Таких заданий королевские слуги не получали со времен знаменитой княжны Таракановой! Приказ относился… к младшему брату царя, Величавому князю Мише.
Чем все-таки так прогневал монарха старавшийся держаться подальше от придворных интриг, узнаваемый собственной скромностью Миша Александрович? Ключом этой скандальной истории, как и к большинству ей схожих, служила древняя французская поговорка “Ищите женщину”. Вобщем, и находить не приходилось: виновница скандала в романовском семействе аккомпанировала величавого князя в его поездке. За границей они вопреки воспрещению царя собирались повенчаться. Заключить брак в Рф оказалось неосуществимым: когда в Одна тыща девятьсот девять году Мише удалось за очень крупную сумму условиться о венчании в домовой церкви 1-го благотворительного учреждения, это сразу стало понятно охранке и подкупленному величавым князем священнику пригрозили Петропавловской крепостью.
Избранница Миши вправду не достаточно подходила на роль королевской родственницы. Наталья Сергеевна Шереметевская родилась в Одна тыща восемьсот восемьдесят году в семье столичного присяжного поверенного. До встречи с величавым князем она успела уже два раза побывать замужем. От первого супруга — дирижера Огромного театра Сергея Мамонтова — имела дочь Тату. С небольшим ребенком ушла, получив развод, к офицеру-конногвардейцу Алексею Вульферту. Обвенчавшись с ним, приехала в Гатчину, где он служил в кирасирском полку под командованием величавого князя Миши Александровича.
С первой же встречи со собственной будущей избранницей в Одна тыща девятьсот восемь году в гатчинском Офицерском собрании величавый князь был пленен. Можно представить, как хороша была тогда эта дама, если практически 10 лет спустя французский засол в Рф Морис Палеолог писал о ней в дневнике: “Она прелестна. Ее туалет свидетельствует о ординарном, личном и утонченном вкусе… Выражение лица гордое и незапятнанное; черты прелестны; глаза бархатистые… Мельчайшее ее движение дает… нежнейшей грацией…”
Влюбленность августейшего фаната тешила ее самолюбие. Завлекало и то, что величавый князь был одним из богатейших людей в Рф: вприбавок к собственному состоянию он получил большущее наследие от скончавшегося в Одна тыща восемьсот девяносто девять году старшего брата Жору Александровича. Но скоро все эти суждения отошли далековато на задний план. Наталья Сергеевна не могла не оценить и доброты Миши, его ласковой преданности, готовности на любые жертвы ради способности стать ее супругом. Их связывали обоюдные искренние чувства, и с возрастом все они больше привязывались друг к другу.
С самого начала роман развивался очень бурно. Расставшись со вторым супругом, Наталья Сергеевна в августе Одна тыща девятьсот 10 года родила отпрыска. Его окрестили Жорой в честь покойного брата Миши Александровича. Развода удалось достигнуть только после возникновения мальчугана на свет. Еще до рождения отпрыска величавый князь умолял разрешить ему свадьбу на Наталье Сергеевне. Последовал категорический отказ. “Я
никогда не дам собственного согласия”, — писал Николай II мамы.
Обычно всегда и во всем послушливый царю Миша взбунтовался. В зарубежном путешествии осенью Одна тыща девятьсот двенадцать года ему удалось одурачить собственных преследователей. Действовал величавый князь (возможно, по совету собственной любимой) как заправский нелегал: выслал деток с прислугой и провождающими лицами по стальной дороге из Германии на Лаэурный сберегал Франции, в город Канн, и объявил, что сам едет туда же вдвоем с Натальей Сергеевной, как тогда говорилось, “на моторе” (он был страстным автовладельцем).
По дороге они умудрились улизнуть от соглядатаев и пересекли австрийскую границу. Доехали до Вены, отыскали сербскую православную церковь: заключенный тут брак не мог быть расторгнут Святейшим Синодом. За тыщу крон старенький священник согласился здесь же повенчать их. Очевидцами были церковный охранник и его супруга. В документах о венчании Наталья Сергеевна значилась “дворянкой Брасовой” (по наименованию большущего — 100 50 тыс. десятин — имения Брасово в Орловской губернии, принадлежавшего Мише). Эта фамилия была потом присвоена ей как морганатической (официально не признаваемой) супруге Миши Александровича Романова, также их отпрыску.
Получив письмо от величавого князя с сообщением о его браке, правитель в ноябре Одна тыща девятьсот двенадцать г. писал мамы об “этой мерзкой новости”: “…меж мною и им на данный момент все кончена.. Ему нет дела ни до твоего горя, ни до нашего горя, ни до скандала, который это событие произведет в Рф. И в такое время, когда все молвят о войне, за несколько месяцев до юбилея дома Романовых!!”
Но главную вину за происшедшее Николай ложил не на брата, а на его новоявленную супругу: “Бедный Миша, разумеется, стал на время невменяемым, он задумывается и мыслит, как она отдаст приказ, и спорить с ним совсем зря… Это такая хитрецкая и злая бестия, что тошно о ней говорить”. Миши уволили из армии, над всем его имуществом была установлена опека, а ему самому был запрещен заезд в Россию. Вкупе с супругой и детками величавый князь поселился в Великобритании, в заранее приобретенном у лорда Литгона замке Небворт поблизости Лондона.
Там они были очень счастливы. Молвят, противоположности сходятся. Своенравная, капризная Брасова и мягенький, робкий, с радостью подчиняющийся ей величавый князь отлично уживались вместе. В Небворте нередко воспринимали гостей из Рф (в числе их Шаляпина, танцовщицу Карсавину, других гастролеров-соотечественников). Временами супруги совершали путешествия во Францию, в Италию. В Английском архиве сохранились толстые альбомы с переплетами из зеленоватой кожи. В их Миша Александрович аккуратненько вклеивал бессчетные фото: супруги с друзьями в Венеции, Риме, Неаполе, Пизе. Она в шикарных туалетах, он в гражданском, в котелке либо светлом кепи.
Величавый князь тосковал по Рф. Поднявшись в Париже на Эйфелеву башню, он написал на приобретенной там открытке: “С этой высоты можно узреть Гатчину”… Когда началась 1-ая глобальная война, Миша написал Николаю письмо с просьбой разрешить ему возвратиться на родину и принять роль в армейских схватках. Он получил прощение и был ориентирован на фронт в Галицию командиром туземной (так именуемой Одичавшей) дивизии. Наталья Сергеевна с детками жила в Гатчине, в небольшом комфортном доме, схожем на британский коттедж. В феврале Одна тыща девятьсот семнадцать г. величавый князь приехал в Гатчину с фронта в отпуск по заболеванию, тут и застала его Февральская революция.
2 марта правитель подписал отречение от престола, передавая его брату Мише. Члены только-только сформированного Временного правительства вызвали величавого князя в столицу и длительно совещались с ним в квартире князя Путятина на Миллионной улице. Некие из их уговаривали Миши на царствование, большая часть же было категорически против этого. Величавый князь попросил время на размышление и уединился в путятинском кабинете. Министры молчком ожидали в гостиной.
Минутки текли… Бледноватый, постаревший Миша вышел из кабинета.
— При реальных критериях я не считаю вероятным принять престол. Предоставляю окончательное решение вопроса Учредительному собранию.
И зарыдал…
Его отказ от трона никого в особенности не огорчил. Объясняя причину этого, величавый князь Николай Михайлович писал о Мише: “Он — 2-ое издание собственного брата, но без выучки Николая, без капли нрава и женат на даме из мира столичных законников. Она была уже два раза замужем, не считая ее любовных увлечений. Эта Наташа Шереметевская умная, но злая дама, а ее друзья — проходимцы и черные личности”. Такая была репутация Брасовой в высших сферах.
До лета Одна тыща девятьсот семнадцать г. жизнь в Гатчине шла по заведенному еще до революции порядку. Величавый князь с супругой совершали верховые прогулки по парку, приглашали гостей, устраивали пикники на природе.
Понятно, что потаенная офицерская организация предлагала величавому князю отлично обмысленный план побега за границу. Но Миша ответил:
— Я не желаю бежать из собственной страны.
21 августа величавый князь был заключен под домашний арест. В деньки корниловского восстания его с супругой и детками вывезли в Петроград и неделю продержали под стражей. Скоро после возвращения в Гатчину внезапно было доставлено письмо от Керенского, разрешающее Мише со всем семейством выезд в Крым.
Но они канителили с отъездом. Может быть, Наталье Сергеевне жаль было оставлять на произвол судьбы дом, имущество? Ее шикарные драгоценности хранились в банковском сейфе, реквизированном Временным правительством. В прохладный октябрьский денек Брасова отважилась на страшную авантюру: она попросила разрешения на поездку в Петроград, в банк, под предлогом проверить наличие находившихся в сейфе имущественных документов. И хотя банковский бюрократ неотступно находился рядом с ней, ловкая дама ухитрилась неприметно упрятать в муфту и вынести самые ценные свои декорации.
Сейчас можно было готовиться к отъезду в Крым, но захват власти большевиками перепутал все карты. Миши раз за разом вызывали в столицу на допросы к комиссару Петроградского Совета Урицкому. Он приезжал посеревший от боли: на нервной почве обострилась давнишняя болезнь — язва желудка.
А сначала марта величавый князь не возвратился: В Смольном ему дали полчаса на сборы, чтоб ехать в ссылку на Урал, в город Пермь, в сопровождении собственного верного секретаря Н. Н. Джонсона. Семья, произнесли Мише, может следовать за ним, когда пожелает.
Наталья Сергеевна выехала не сходу. Целый месяц ушел на то, чтоб организовать отправку из Рф в Данию малеханького Жору под видом отпрыска уезжавшей с ним гувернантки. Его согласилось принять датское королевское семейство — родственники императрицы Марии Федоровны (никогда, кстати, не видавшей внука). Последующие действия проявили, что Брасова поступила мудро: оставаться в Рф мальчугану с королевской кровью было очень небезопасно.
В разлуке с супругой величавый князь тосковал, практически каждый денек писал письма “обожаемой Наташечке”. Просил привезти ее фото и прислал свою, сделанную на Сенном рынке в Перми, — с бородой (не брился со денька отъезда из Гатчины).
Отбыв в конце концов в Пермь, Наталья Сергеевна оставалась там недолго. Уехала назад, беспокоясь о судьбе оставленной в Гатчине Таты. Уже был взят билет и сложен чемодан для новейшей поездки к супругу, когда принесли телеграмму от “верных людей” из Перми: 30 июня (по старенькому стилю) величавый князь и его секретарь Джонсон безо всяких следов пропали.
Брасова рванулась в Петроград, пробилась в кабинет Урицкого. Закатила ему истерику, требуя сведений о супруге. Ей объявили, что в ЧК никто не знает ничего определенного. На всякий случай бушевавшую посетительницу арестовали. Ей вменялось в вину… роль в исчезновении супруга!
В кутузке Наталью Сергеевну продержали 10 месяцев. Хитростью ей удалось достигнуть перевода в тюремную поликлинику: надзирателям надоели звучные жалобы арестантки на боль в груди и ее притворный надсадный кашель. Из поликлиники в один прекрасный момент ночкой она ухитрилась бежать на волю.
В одежке сестры милосердия Брасова добралась из Петрограда в Киев, а потом в Одессу. Чудом ей удалось провезти свои драгоценности, умело запрятанные в самые невинные с виду вещи. В ничтожном обмылке, к примеру, были замурованы ее именитые серьги из жемчужин величиной с орешек.
На британском судне “Нереида” Наталья Сергеевна вкупе с дочерью отплыла из Одессы в Константинополь. Тут собралось огромное количество беженцев из Рф. Каждого встречного Брасова одолевала расспросами о Мише. Хороших вестей никто сказать не мог, а нехорошим она не веровала. Рвалась в Великобританию, где в их доме жила экономка миссис Джонсон, мама секретаря величавого князя. Возлагала надежды, что отыщет там весточку от супруга.
И все таки она оставалась верна для себя: добравшись по пути в Лондон до Парижа, накупила “в утешение” массу новых платьев, шляп и щеголяла перед встреченными там знакомыми. В Париже также никто ничего не знал о Мише. Приехав в Великобританию, Наталья Сергеевна и прибывший к ней из Дании отпрыск каждый денек ожидали известия о том, что величавый князь живой. Но оно не пришло никогда…
О судьбе супруга Брасова выяснила только в Одна тыща девятьсот 30 четыре году, когда в СССР вышла книжка П. Быкова “Последние деньки Романовых”. Создатель, прошлый в Одна тыща девятьсот восемнадцать году председателем Екатеринбургского Совета, говорил, что величавый князь и Джонсон были расстреляны в лесу в 6 милях от рабочего поселка Мотовилиха “по требованию пермских рабочих”.
С Одна тыща девятьсот 20 6 года Наталья Сергеевна основалась во Франции: тут жизнь была дешевле. Средств становилось меньше, пришлось расстаться с домом в Великобритании, драгоценности таяли с каждым деньком. В 1-ые годы эмиграции Брасова не хлопотала об экономии, 6ыла уверена в скором возвращении на родину, в прежнюю жизнь. Много средств впитали приемы, которые она устраивала часто, наслаждаясь ролью царицы собственного малеханького двора, щедро кормила и поила совсем чужих людей, забывавших о ней на последующий же денек. В Париже ей подфартило. Один из друзей величавого князя был обладателем дома на улице Берлиоза и за очень умеренную плату предоставил в ее распоряжение целый этаж.
Хотя годы пощадили Брасову (кстати, по документам ей значилось на восемь лет меньше, чем по сути) и она как и раньше сохранила притягательность и привлекательность, но во Франции она ощущала себя одинокой. Привлечь бессчетных гостей было уже не на что. В эмигрантской среде Брасову недолюбливали, побаивались ее злого и острого языка. На склоне лет она заделалась сугубой моралисткой и свирепо осуждала тех, чей стиль жизни был далек от норм серьезной морали.
Детки были далековато. Тата, выйдя замуж за бедного британца против воли мамы, порвала с ней всякие дела. Отпрыск обучался в Хэрроу — закрытой школе для малышей британской элиты. Воспитание Жору должно было соответствовать его высочайшему происхождению — ради этого Наталья Сергеевна лезла из кожи вон. Она добивалась, чтоб окружающие, включая близких друзей, назвали его князем (ее саму глава русского дома в эмиграции Кирилл Владимирович также удостоил титула княгини).
А Джорджи тяготился амбициями мамы. Нравом отпрыск пошел в отца: ему противны были почести и церемонии. Больше всего на свете он обожал резвую езду. Когда в Дании погибла бывшая русская государыня Мария Федоровна, она завещала собственному внуку от Миши некую сумму средств. Их хватало на то, чтоб выполнить мечту Жору — приобрести спорткар “Крайслер” последней модели. К тому времени он обучался уже в Сорбонне и жил с мамой в Париже.
После выпускных экзаменов в июле Одна тыща девятьсот 30 один года Джорджи с товарищами отправился на автомобиле в Канн. Он забавно попрощался с мамой, обещая возвратиться не позднее чем через две недели — к собственному 20 первому деньку рождения. Спустя несколько часов после их отъезда раздался телефонный звонок из городка Сансе: мчавшийся на обезумевшой скорости автомобиль врезался в дерево, компаньон умер на месте, Жора — он был за рулем — доставлен в поликлинику в безвыходном состоянии. Наталья Сергеевна успела приехать в Сансе к полуночи. С утра отпрыск, не приходя в сознание, скончался у нее на руках.
Брасова привезла тело юноши в Париж, похоронила на кладбище Пасси, купив рядом место себе. На погребальной церемонии она казалась размеренной и сдержанной, только бледнее обыденного. Видя ее таковой, нереально было представить, что, оставаясь в обществе близких друзей, Наталья Сергеевна часами плачет и бьется в истерике.
Были устроены пышноватые похороны, как подобает лицу императорской крови. Они съели последние остатки сбережений, львиная толика которых ушла на образование Жору.
Стремясь поправить свои дела, Брасова в конце 30-х годов затеяла тяжбу с польским правительством по поводу имущества Миши на местности Польши. Наняла, надеясь на победу, дорогостоящих адвокатов. И проиграла. Пробовала реализовать с аукциона сохранившиеся у нее зарубежные заслуги супруга. Из этого тоже ничего не вышло, не считая интернационального скандала и долгов аукционистам.
Сейчас она была без гроша в самом прямом смысле слова. Снимала убогую комнатушку в квартире российской эмигрантки, злостной старенькой девы, которой доставляло массу наслаждения глумиться над собственной жиличкой. Хозяйка не могла простить Наталье Сергеевне ее былой красы, умопомрачительного замужества, прежней шикарной жизни. Брасовой приходилось вытерпеть стиснув зубы: выхода не было. За квартиру она платила из маленьких сумм, которые из милости посылал ей временами князь Феликс Юсупов, супруг племянницы Миши Александровича, Иры.
На одежку и пищу практически ничего не оставалось, и Брасова вечно голодовала, прогуливалась в бедном платьице. Навестившую ее после 2-ой мировой войны внучку (дочь Таты) поразили перчатки бабушки: они состояли практически из одной штопки. С того времени внучка стала посылать ей из Лондона Четыре фунта за месяц, отрывая их от собственного скудною жалованья.
В конце Одна тыща девятьсот 50 один г. Брасова захворала. Узнав о диагнозе — раке груди, квартирная хозяйка изгнала ее из дома. Бесприютную старуху расположили в поликлинику для бедных. Там она и погибла 20 три января 1952г. Церковная община собрала средства на похороны. На надгробную плиту средств не хватило, заместо нее поставили обычной древесный крест. Шли годы, неопрятная могила Натальи Сергеевны и Жору ветшала, стирались надписи с их именами…
Но уже после погибели Брасовой в ее истории совершился очередной виток. В Одна тыща девятьсот шестьдесят 5 г. на кладбище Пасси побывал некий приезжий из Русского Союза. Уходя, он зашел в кладбищенскую контору и произнес:
— Грош стоимость российской эмиграции, если она допустила такое ужасное состояние могилы супруги и отпрыска Миши Романова.
Кто был этот человек, почему ему было дело до покойных Брасовых, осталось неведомым, но презрительная сентенция “наглого большевика” подействовала как ожог. Эмигрантские активистки пустили шапку по кругу. Собрали большую сумму, и через пару лет могилу украсила внушительная мраморная плита.
Декорум (легитимной, хоть и морганатической) супруги величавого князя был в конце концов соблюден. Она так хлопотала об этом при жизни! Но за гробом это не имело уже никакого значения…
