Провести выходные наедине с Прагой

Решение поехать на уик-энд в Прагу появилось в один момент, от неожиданности я даже не выдумала никаких резонов против. Чехия так Чехия, в конце концов, новенькая страна как новенькая увлекательная книжка. С картинами. Величавыми, местами мрачноватыми, а местами карамельно-кукольными. Книжка о тайнах, ушедших в дальнее прошедшее. Кое-где тут, пожалуй, были и рецепты сотворения философского камня недаром алхимики, гадатели и звездочеты так обожали этот город. Обожали и писатели, посвящая сотки и сотки страничек таинственной атмосфере чешской столицы. Так моё спонтанное решение провести выходные наедине с Прагой обрело глубочайший смысл.

Тупичок алхимиков.

Судя по всему, эта башня, возвышающаяся нужно мной, – сумрачная Далиборка, описанная известным писателем-мистиком Густавом Майэинком в романе «Вальпургиева ночь». (Он вообщем обожал напустить туману, замешать на городских легендах истории без начала и конца, которые сами, в свою очередь, становились легендами – как одна из самых именитых его книжек «Голем»). Как подойти к башне ближе – разума не приложу: в Малой Стране сильно много кривых улочек и внутрен­их кластеров, тоннелей и проходов, и в их совсем не сложно запутаться. Заместо Далиборки дорога (опять ввысь!) приводит меня на Злату улочку. В давнешние времена тут жили алхимики и всякие странноватые лю­ди – о их Майринк тоже писал. Я вообщем в Праге не расстаюсь с кни­гами – могу ничего в их не осознавать (очень уж все там символично и запутанно, не усвоишь, где сон, где явь), но чувство Городка – не­заурядно очень.

Злата улочка – даже не улица, а тупичок. Могу вообразить: когда-то тут было темно, сыровато, в черный колодец меж домами проникали только редчайшие лучи солнца, а ночкой только маячивший в конце улочки мерклый фонарь мог служить ориентиром, не освещая при всем этом дороги. Улочка навевала сумрачные мысли и образы, зато на данный момент похожа на деревеньку радостных гномиков: крохотные домики, куда входишь, пригибая голову, раскрашены в различные цвета, в малеханьких окошках расставлены сувени­ры: древесные игрушки, губные гармошки, калоритные открытки и сборники легенд старенькой Праги. Цены тут – ой-ой-ой, но зато глядеть можно в свое наслаждение, так что представляю для себя, что я в музее.

Мост меж 2-мя мирами.

Известный Карлов мост, молвят, когда-то был даже полностью проез­жей частью, хотя поверить в это тяжело – очень уж он неширок. Грубо го­воря, он соединяет Старенькое Место (Старенькую Площадь) с Малой Стра­ной – два любимых туристами района, но аура их неописуемо от­личается. Некий комфортный, домашний дух правого, «старенького» берега (запахи жаркого шоколада и глинтвейна!) – и прохладное величие лево­го, Малостранского. Там, в Малой Стране, промороженные мрамор­ные площади и строгие дворцы, стиль которых наша экскурсовод за­кое-чем обругала «казарменным классицизмом». Стиля такового, конеч­но, не существует, но сущность она передала правильно. Тут же и именитый шикарный собор Святого Витта, в каком можно продрогнуть до ко­стей – сырой холод идет откуда-то снизу, из усыпальниц. С 1-го берега на другой туристы перебегают над Влтавой. В каждом городке есть улица, куда все прогуливаются «людей поглядеть и себя пока­зать», попозировать художнику, приобрести какую-нибудь безделицу либо «дождливый» пейзаж. Карлов мост-та самая улица. В дневное время на ней неизменная «пробка», проталкиваешься с трудом, зато тут можно повстречать самых неописуемых персонажей. К примеру, старич­ка с козой на веревке. Жители страны восходящего солнца с фотоаппаратами, итальянцы с рюкзач­ками на спинах, немцы с термосами – и белоснежная лохматая коза. Либо радостная пестрая процессия кришнаитов с громкоговорителем. Они так воодушевляюще распевают свои гимны и задористо танцуют, что с Мо­100 и до самой Старенькой площади за ними тянется череда любознательных – и я в том числе. Когда людям отлично, от их совсем не сложно заразиться весельем, вне зависимости от религиозной принадлежности.

Взор снизу, взор сверху.

Чехи спать ложатся рано, встают тоже рано, и праздни­ки – не исключение. Приезжаю я к Девять утра на Вацлавскую пло­щадь, прогуливаюсь по Старенькому Месту, пересекаю главную реку Праги по мосту… Туристы отсыпаются после бессонной ночи, а я зна­комлюсь с городом. И в это расчудесное утро, в этом свежайшем морозном воздухе он как-то в особенности величаво подымается нужно мной. Каждой собственной башенкой, каждым шпилем приветствует и как будто даже подмигивает заговорщицки: ну вот, брат, тут только ты и я – и бурлящая Влтава.

Чтоб посмотреть на плотно застроенный центр вокруг Старенькой Пло­щади, пришлось подняться на башню городской Ратуши. Вообще-то для всех обычных людей там есть лифты, я же почему-либо твердо решила идти пешком. Чем подольше томительное ожида­ние – тем шикарнее вид сверху. Каждый домик, любая улочка, тол­пы туристов, соборы и церкви – все перед очами, такая жива расписная карта городка.

Преждевременное морозное утро. К полудню распогодится, снег снова начнет таять – даже зимой температура тут изредка опускается ниже нуля, а эти -10, которые выпали на нашу долю, – большая уникальность, нам, означает, подфартило. Я решаю посмотреть на город с точки повыше, только уже с другого берега. На экскурсии все как-то бегом-бегом, нигде нельзя просто тормознуть и постоять, поразмыслить о собственном, подышать воздухом чужого, но уже такового близкого городка. А на данный момент он еще дремлет, только одинокий торговец сувенирами медлительно тащит ввысь по Старенькой Замковой лестнице собственный лоток. Обгоняя, я вижу, как он зевает. Лестница длинноватая и скользкая, но сверху видны черепичные крыши, осторожные ухоженные дворики – это стоит томного восхо­ждения. А еще тут можно представить для себя, что последних не­скольких веков не было и ты оказался в прошедшем – кстати, просто! Замковая лестница – хорошая точка обзора для любителей просто­ров. Отсюда раскрывается вид на реку – в одну и в другую сторону, мосты, бугры. Вокруг практически не видно машин и трамваев, зато внезап­но может процокать понизу лошадка с телегой. Здесь даже попадается время от времени дорожный символ: «Осторожно, конная повозка!»

Чешская порция.

Нагулявшись и нагуляв аппетит, к обеду тянешься в наиблежайшее кафе. С первой же пробы перекусить становится понятно, что меню нужно учить внимательнее: низкие цены сбивают с толку, и ты даже не замечаешь, что заказываешь чуть не целого поросенка для од­ной себя. «Греческий салат малый» у меня ассоциировался ровно с пятью кубиками брынзы и пятью маслинками – ни в каком заве­дении у нас больше этой нормы не кладут, но могут – меньше. Че­хи же вообщем продукты не считают. «Малый» салат оказался сгру­жен в солидного размера салатник, который мы обычно наполня­ем перед приходом гостей – это одна порция. И так во всем. Поэ­тому очень прибыльно ходить в бессчетные трактиры и ресто­ранчики маленький компанией: один салат и одно горячее блюдо можно поделить сходу на троих. А приходишь в одиночестве – и вроде даже избрать нечего, все равно все не съешь. Реальная дискриминация по объему желудка!

Шопоголия.

Очевидно, я пищу за границу не по магазинам ходить. Меня заинтересовывают история, искусство, архитектура, атмосфера… Люди, в конце концов. Но перед пражскими магазинами устоять нереально. Лично я набросилась на музыку и книжки. Книжки, очевидно, если с текстом, то на британском – во всех больших книжных магазинах есть особый отдел. А вообщем тут мои побкдители – альбомы чешских фотомастеров. В Чехии много восхитительных фотохудожников, узнаваемых «широкому кругу узеньких профессионалов». Мне об их существовании поведал Интер­нет. Есть в их манере что-то особое, задумчиво-романтическое, – то выделяет их из общей массы. В главном их искусство – черно-белое, в нем тени больше, чем света, а оголенное тело женщины преподносится приблизительно в той же ностальгической дымке, что и крыши, мосты и площади Праги. Тело человека изображается приблизительно так же, как античные стенки, шпили, башни.

И вдруг на фоне всей этой полутоновой строгости – вакханалия цвета от Яна Саудека. Это совсем безумный креатор и, судя по его заботам, тот еще распутник! Его альбомы – кроме нескольких общечеловеческих» сюжетов – даже как-то неловко демонстрировать друзьям (такое навряд ли подаришь маме либо младшей сестре), но взор оторвать нереально. И во всем – в каждой эротической мизансцене, в каждой ироничной композиции – что-то такое неописуемо чешское. В Вебе его работы расползаются, расходятся по веб-сайтам и блогам с невообразимой скоростью. В том же, что касается музыки, Прага – город классики. В особенности тут популярны Дворжак и Сметана – культурное богатство страны. Их произведения непременно включают в концерты, каждый вечер проходящие фактически во всех церквях городка. Я на такие меропри­ятия тоже прогуливалась с наслаждением, но церковные скамьи очень жест­кие, в каменных церквях страшно холодно, а туристы с одухотворенными лицами вальяжно расставляют ноги на таковой специальной приступочке для колен молящихся. Любопытно, эти люди у себя дома, в собственных стра­нах, когда-нибудь бывают в церкви?

В магазине, на память о городке, я избрала диск с рыдающей еврейской скрипкой и время от времени по вечерам перебираю образы Праги под эти коло­ритные струнные стоны и всхлипы.

Праздничка нет? Праздничек есть!

А что все-таки, фактически, главные празднички? К примеру, Новый год? Как ни удивительно, в Чехии его не празднуют. Я имею в виду местных обитателей – у их так не принято, ночная шумиха вызывает легкое изумление. Зато ту­ристы веселятся на всю катушку – от всей души, шумно, многообразно. Не­посредственно для новогодней ночи есть много вариантов: престижная дискотека, реальная пивоварня с набросанным под ноги сеном либо известное кафе, где бывал сам Франц Кафка (у Кафки, кстати, вкус был не ахти – кафе не очень привлекательное). Можно и на месте прибить­ся к массам прогуливающихся – в нашем небольшом комфортном пансионе веселье шло до рассвета, с игрой в снежки и пуском фейерверков. У местных же в это время собственный праздничек – денек святого Сильвестра (канун Нового года). Ну и, естественно, Рождество. Приехав в Прагу в са­мом конце декабря либо в первых числах января, успеваешь насла­диться пестротой и богатством рождественских базаров. Вся Староместская площадь и длинноватая Вацлавская во время праздничков уставлены древесными киосками со всякой всячиной – сувенирами, «вареным вином», сладостями, игрушками, картинами. Музыканты играют, экипажи конные ездят – ощущается дух народных широких гуляний, исключительно в роли народа – «понаехавшие» туристы.

Эх, раз, снова.

Пожалуй, это один из числа тех городов, где никогда не успеваешь сделать все, что намечено. Либо просто охото повторять свои прогулки к тому же еще, охото узнавать о Праге больше. Потому как-то само собой сразу появляется желание приехать снова, и к тому же еще… К примеру, я так и не разучилась жалеть о спрятанном фасаде Тынского собора – всегда такое чувство, что за «карамельной» при­стройкой укрыто нечто потрясающее и обязательно готичное. Не знаю, есть ли там в реальности что-то особое, либо так и было заду­мано с самого начала. Собор можно обойти с боковой стороны, оценить его колос­сальные размеры, запрокинув голову, но он так тесновато зажат меж кривыми улочками, что общей картины все равно не получишь. Я пребываю в тоскливой влюбленности в пражский городской транспорт – там не знают, что такое «час пик». И там всего три ли­нии метро. Трамваи и автобусы прогуливаются строго в обозначенное время, а маршрут можно изучить на остановке. На одном из трамваев я при­езжала практически под самые Пороховые ворота, а они то устрашающе тем­нели под моросящим не то дождиком, не то маленьким снегом, то радо­стно сверкали на солнышке позолотой.

Я практически каждый денек совместно с сотками туристов стояла под извест­нейшими астрологическими часами – Орлоем, и ожидала, когда фигур­ки, украшающие их, начнут двигаться. В определенный час это неиз­менно бывало, потом площадь озвучивал веселый петушиный вопль, как знак победы над злом, – и все умолкало. А мне так ни ра­зу и не удалось рассмотреть, что там происходит по сути. Я отыскала небольшую кривую улочку, а на ней – потрясающую лавку старьевщика: наличники на замочные скважины, полурассохшийся аккордеон, уличные вывески позапрошлого века, древние кофе­молки и чайнички, карманные часы. Но за старину пришлось бы за­платить очень недешево. Так и ушла, вздыхая. Я смогла оглядеть только третья часть классного зоопарка, о котором велико искушение поведать в отдельном материале. Я практически каждый денек посиживала на веранде красового кафе и ела вос­хитительные пирожные со свежайшими фруктами – по нашим меркам вся эта краса выдается фактически даром («здарма» по-чешски), а урон фигуре наносит малый. Так бы и посиживала всегда, разглядывая свежекупленные фотоальбомы, забыв о работе и обо всем на свете. И еще я сейчас вспоминаю Прагу всякий раз, как заглядываю в собственный стре­мительно худеющий кошелек – там фактически все стоит существенно дешевле, чем у нас, и кошелек, соответственно, пустеет медлительнее. Я лицезрела места, куда не возят туристов – вид на Прагу с другой, про­мышленной стороны и пейзаж, на фоне которого снимался «Лимо­надный Джо». Непонятно, смогу ли узреть снова, так как жи­тели близлежащих личных домов требуют закрыть проезд. И я могу их осознать: таким видом – да что мелочиться? Всеми вида­ми Праги! – охото обладать в одиночку.